angelinakljuiko

Книга стоит у меня на полке. В ней душа автора. Я раскрою книгу и познакомлюсь с ним. А может, я увижу лишь хорошую выдумку, интересную, пока её читаю, но пустую по сути, ведь душа автора молчала в ней.

Бывает, что книги говорят. Как будто через века или десятилетия, человек беседует со мной. Говорит о самом личном и важном. Говорит о настояших людях и судьбах пусть даже облачённых в сказочный наряд. Уводит меня в мир, который родился в его голове и сердце.

Душа говорит на языке души, и если я прислушаюсь, то услышу. Почувствую, как автор кладёт руку мне на плечо и говорит: " Я знаю, я тоже это пережил". И в лице автора я нахожу друга.

А иногда, я слышу уже не голос человека, мне кажется, что через написанное моего сердца касается сам Бог. Не знаю почему, вдруг наворачиваются слёзы, и я нахожу для себя ответ, на давно терзавший меня вопрос.

Конечно, Бог может говорить и через осла, но если я пишу, то сможет ли Он кому-то сказать через меня? Возможно, я об этом не узнаю, возможно, писать вовсе не моё. Но, по-моему, нет ничего лучше, чем быть Его инструментом, Его голосом. Ради этого стоит писать и петь, ради этого стоит трудиться, стоит жить.

Я помню, как пришла поступать в первый раз. Пришла по вере, ничего не зная. Тогда я была очень бедна, завуч сразу это поняла и окрестила меня тёмной глупой девчонкой, из неблагополучной семьи,которой не место в подобном заведении.

Не взяли меня и на следуюший год, но я не думала, что попаду туда в третий раз. Попаду так не гордо. Мне казалось, что я ни ногой не переступлю порога училища, где уже дважды небрежно ко мне отнеслись. Я думала, они будут жалеть о том, что не взяли меня. Но вот три года усердных занятий, а они вновь лишь равнодушно выслушали меня, и взяли других, более молодых и талантливых.

Конечно, теперь было по-другому, я знала, наверное, больше остальных. И выступление моё было не столь отвратительно, да и в графе "прежние учителя" стояло небезызвестное имя уважаемого педагога. Но то, что через столько лет я снова пришла к ним, а не высшее учебное заведение, показывало насколько трудно даётся мне осваиваемый предмет.
Забавно то, что все эти годы я думала о том, как утру им нос. Думала про себя, не говоря вслух. Но Кто-то всё слышал, тот, Кто и повёл меня этим путём. Как видно в Его планы не входило утирание носов, Он хотел, чтоб мой путь был узким. А узким он был, каждый год занятий грозил для меня быть последним. И всякий раз мне приходилось, зажмуриваясь, втягивать живот и протискиваться в тесные врата.

Множество раз я думала сойти с тропинки, но слишком явно чувствовала, что вне её - бездорожье. Чувствовала, что если сойду, то всей спиной буду чувствовать взгляд обращённый мне вслед, и не найду покоя пока не вернусь.

Поэтому, рыдая после очередной неудачи, я шла. Поднимала глаза к небу, а Он молчал. Как будто говорил: "Я всё уже сказал, иди дальше".

Как безумна, оказывается вера. И этого безумья ожидает Бог. И я знаю, ожидает большего. Ожидает сухих глаз, улыбки и мира в сердце после хотя бы двадцатого провала. И потому я обещаю себе больше не плакать, по крайней мере постараюсь.

Однажды на заводе, где делали очень дорогие игрушки, выпустили рождественскую партию плюшевых мишек. Их сделали по заказу столичного универмага, который каждую зиму заказывал эксклюзивные игрушки к празднику, чтобы удовлетворить вкус своих самых богатых клиентов.

Всего их сделали не более пятидесяти штук, уж слишком кусачей, должна была быть цена. Ведь ткань для пошива заказали из-за границы. Внутренность набили пухом, стараясь, чтобы игрушка была мягкой, несмотря на механизм, который должен был приводить в движение лапы, голову и даже веки медвежонка. Готовых мишек отправили на склад дожидаться пока их не отправят  в большой мир, где каждый найдёт себе хозяина.

Возможно, нам трудно понять насколько важно для игрушечного существа кому то принадлежать, но за дверьми склада часто слышались разговоры о том, что будет, когда они попадут в чью-либо семью. Иногда эти разговоры кончались плохо. Один из мишек потом стал бракованным, он вышел из строя упав с полки, откуда его столкнули, после того как он во всеуслышание объявил, что собирается стать любимой игрушкой дочери мэра.

Мишка, под номером двадцать семь, старался не участвовать в подобных спорах. Он подумал, что лучше не трепать понапрасну свою шерстку, а написать письмо Санта-Клаусу, и попросить себе хорошего хозяина. Ведь хотя Рождественский Дед и дарит подарки некоторым детям, Он, прежде всего, Бог игрушек, потому, написать письмо Ему, было разумнее всего. Для этого мишка перебрался на дальний край полки. Письмо он написал на обрывке обёрточной бумаги, карандашом, забытым здесь одним из рабочих.

Это было очень красивое, вежливое и длинное письмо. Длинное потому, что мишка перечислял все свои достоинства и возможности, а красивое потому, что он старался на деле продемонстрировать, как хорошо двигаются его лапки и свой идеальный подчерк. Доставить письмо согласился мышонок со столовой. Он обещал что, уже к началу декабря письмо будет на столе у Санты.

Однако день отправки в универмаг настал своим чередом. Женщина-упаковщица отсчитала пятьдесят мишек, не заметив среди них бракованого, уложила их в коробки, которые погрузили на большую как дом машину. И только пятьдесят первый мишка в конце полки, который на самом деле был двадцать седьмым, остался сидеть на своём месте.

Конечно же, мишка очень расстроился, но подумал, что всё случилось потому, что он сел в самый конец. Да и письмо могло не дойти. Так что он перебрался к началу полки, и решил, что теперь напишет письмо заранее, в августе. И конечно же, он не доверит больше письмо такому маленькому и несмышлёному мышонку.
Но его никуда не отправили и на следуюшее рождество. Лишь в январе, когда делали инвентаризацию, рабочие собрали все ненужные игрушки и отправили их в фабричный магазин.
Теперь мишка стоил в два раза дешевле. Дети часто с возгласами бросались к нему, обнимали и проверяли его возможности. Однако покупать его не торопились. Стоило родителям увидеть цену, как они уводили детей смотреть другие, более доступные карману игрушки.

А мишка под номером двадцать семь всё писал письма. Правда они становились всё короче, ведь некоторые шестерёнки начали заедать, и слишком нахваливать свои способности было совестно, ведь он был очень правдивым. Ещё мишка жалел, что не может попроситься в химчистку, ведь он совсем засалился от рук детей.

На четвёртый год правая лапка совсем вышла из строя, и продавец кинул мишку в какую-то коробку с другими игрушками. Их должны были отправить куда-то далеко как благотворительность, в страну неправильного, позднего рождества.

Мишка плохо представлял, что такое благотворительность, впрочем, как и люди, которые ею занимались. Вместо того чтобы раздать игрушки детям, они продали их в комиссионные магазины, выручив деньги за то, что им отдали бесплатно.

В пути мишка совсем перепачкался, у машины, на которой их везли, прохудилась крыша, и талая вода капала на картонный ящик так долго, что он размок и замочил некоторые игрушки.

Мишке посчастливилось попасть в комиссионку небольшого городка. Впрочем, городок был настолько бедным, что, кажется, там вообще не было магазинов кроме комиссионок.

Прибывшие игрушки рассортировали, и грязного мишку положили в корзину с дешевыми игрушками, закидав сверху куклами, мячами и потрёпанными китайскими игрушками.

Он знал, что давно пора писать письмо, но его механизм совсем отсырел, и он не мог двигаться. Да и вокруг не было ни одного клочка бумаги. Он задыхался от запаха комиссионного магазина, задыхался под грудой мёртвых игрушек. А впрочем, может те игрушки никогда и не были живыми?

Мимо корзины ходили люди, но мало кто из них испытывал желание порыться в ней. И мишка понял, что так и умрёт незамеченным, если останется на дне. И он стал карабкаться вверх. Это давалось ему очень трудно, путь занял почти неделю, но он так и не смог выбраться из-под верхних игрушек. Тогда он протиснул на поверхность одну из своих лапок и застыл, потому что сил в нём не осталось.

Совсем скоро должны были наступить новогодние и рождественские каникулы. И в последний рабочий день, вечером, когда покупателей почти не осталось, в магазин зашел мальчик лет семи, в огромной куртке до колена. Продавщица его не заметила, и потому он тихонько пошел в уголок игрушек. Он сразу приметил лапку, торчавшую из-под резиновой куклы, и вытащил мишку на поверхность. Некоторое время он внимательно смотрел на игрушку, прямо в его пластиковые глаза, а затем осторожно прижал к себе. Сначала мишке захотелось, чтобы он немедленно отпустил его, таким грязным был мальчик. Но мальчик не отпускал, а лишь ещё крепче прижал игрушку к себе. Тогда мишка тоже обнял мальчика, ведь он был сшит для того, чтобы дарить объятья.

Не знаю, как долго они так стояли, но пришла пора закрывать магазин, и продавщица очень удивилась, увидев, что в магазине кто-то есть.

-"Мы закрываемся"- строго сказала она.

Мальчик с сожалением оторвал от себя игрушку и побрёл к выходу. Продавщица посмотрела на оставленного им мишку.

-"Если я подарю тебе этого мишку, обещаешь, что не придёшь сюда больше?"- окликнула она беспризорника.

Мальчик закивал, осторожно взял мишку и вышел. А продавщица осталась очень довольна собой.

Мальчик засунул мишку под куртку и направился куда-то на окраину города.

-"Не бойся, ты не замёрзнешь, там, где я живу тепло, там трубы, знаешь, какие большие, ух!"

Жила была на свете старушка, не то чтоб совсем дряхлая, но во рту у неё осталось всего три своих зуба.

-Да и те бы выдрала!- без сомнения утверждала она.

Крыша в её домишке настолько прохудилась, что в дождь по кухне можно было передвигаться только с зонтом, а балки потолка до того прогнили, что их пришлось подпирать столбиками, чтобы не обвалились.

Вставала бабуля поздно. Поднимала свою взлохмаченную голову над подушкой, смотрела на часы, и если считала, что проснулась рано, плюхалась обратно. Когда же валяться уже было невмоготу, она натягивала грязный халат и шла топить печь. Из всей работы по дому, рубить дрова и разжигать огонь у неё получалось лучше всего.

Готовить она не умела, но ей самой её стряпня нравилась, главное чтобы масла было побольше. Она не боялась есть и вдоволь сладкого, хлеб с плесенью и подгнившие фрукты. Поев она тут же споласкивала посуду, выливая помои в ведро, от которого в жару по столовой разносился кислый запах. Под столом у неё всегда было много грязи, впрочем, бабуля не обращала внимания на подобные глупости.

Всю жизнь она боролась с мышами, и когда ей счастливилось поймать одну, она брала её за хвост и забрасывала на крышу воронам. Так что птицы изрядно отъелись на этом корме.

Тараканы у старушки не прижились, слишком уж сыро и холодно. Муравьи были слишком чистоплотны. Одни мокрицы да пауки чувствовали себя как дома.

С соседями и продавцами на рынке она дружила, часто болтала с ними, нисколько не стесняясь своей засаленной куртки.

Культурных мероприятий не посещала, кроме разве что церкви. Иногда ходила поговорить на кладбише. Хотя возвращаясь, всегда сетовала на то, что ей никто не отвечает.

-Полный молчок!- говорила она, вешая поломанный зонтик на место.

- Хозяин со мной больше не разговаривает.- и подойдя к фотографии на полке, откуда на неё смотрели ослепшие, но полные любви глаза, отворачивала её к стене.

Мы звали её Няней, хотя няней она нам никогда не была. На её похоронах я не плакала, не знаю точно почему, может быть, уже тогда понимала, что таким стареньким людям лучше уйти. Тем более,  что пошла она на небо, о котором часто пела,  я точно знала. Я прыгала по могилам и думала о том, что мне сказала мама, что Няня умерла быстро, в одну ночь, и это смерть праведников.
Она жила в доме, который казался таким же старым как она. Занимала крохотную квартирку с одним окном. За печкой был закуток, где  на комоде стояла коробка с цветными карандашами, принадлежавшими, наверное, ещё моей маме или тёте. Приходя к Няне, я всегда рисовала.
У неё на столе всегда была маринованная килька, и перед едой она пела "Хлеб, соль и вода, наша лучшая еда" Я ей верила и ела хлеб с маслом и солью.
Она придерживалась самых пуританских взглядов, и помню, строго отчитала нас, когда мы, дети обсуждали между собой игру в карты.
Когда ей уже стало трудно справляться самой, она переехала к нам. Помню, она много рассказывала нам о Боге и учила меня старинным песням из сборника. Одну из них  я запомнила на всю жизнь. В ней говорится о святой живой книге, которая светит в пути и ведёт к чудной родине.
Я спрашивала Няню, почему у неё нет мужа и детей, но не помню, что она мне отвечала. Так уж получилось, что многое о её жизни я узнала лишь став старше, когда Няня уже умерла.
Как-то я наткнулась на её альбом, оставшийся, казалось, со времён средневековья, такой ветхой была бархатная обложка. Первые фотографии были сделаны еще до революции. На них маленькая Няня выглядела фарфоровой куколкой, круглолицей, с тонкими губами и искусно уложенными  кудряшками. Похоже, что в молодости она была лишь немного полноватой, и только состарившись, стала грузной, какой  я её помнила.
На внутренней стороне обложки я увидела короткие пометки. Это были даты смерти родных и друзей, дата её крещения. Как видно, Няня всю жизнь придерживалась своих религиозных убеждений.
Но гораздо больше  альбома мне рассказали о ней люди, знавшие её. От них я узнала, что её звали Амелия, и  в молодости она была замужем, хотя брак тот не продлился и нескольких лет.  А некоторые сведения заставили меня и вовсе  увидеть Няню совсем в другом свете.
Я представила Няню уже взрослой женщиной идущей по пляжу  в купальнике по моде того времени под ручку с мужчиной средних лет. Они кажутся парой, но на самом деле у него есть жена и дочь. Его принципы запрещали ему развестись, но не мешали прогуливаться с подругой по берегу.
Я увидела Няню в строгом, но от того ничуть не менее элегантном платье в квартире инженера и священника, по совместительству. Её тонкие губы были сжаты, а глаза пылали гневом.
-Пастор, вы не можете обвенчать их,- требовала она.- Мы с ним дружим уже пятнадцать лет. Я так долго ждала…
Чего ты ждала, милая? - мягко спросил пастор и протянул ей свой платок. - Того, что он разведётся, или станет вдовцом, как и случилось?
- Ждала, что он будет свободен! Но почему теперь то он выбрал другую?
Я не знаю,- вздохнул священник, и заварил ей ромашки.

-Криста,ты что? Плачешь?
-Идиот, хоть бы он умер!
-Ты, что, так ведь нельзя!
-Я молюсь о том, чтобы Бог убил его!
-Так нельзя молиться!
-Тогда пусть хотя бы не живёт с нами.
-Да, это было бы хорошо.
-Зачем только мама ему ответила? Мы ведь договорились, что будем молчать!
-Мы всегда пытаемся молчать, только это всё равно не работает. Он сам заводится. Странно, обычно это я так плачу.
- Когда вырасту, я отомщу ему. Пойду в полицию работать  и посажу в тюрягу.
-А я стану певицей. Что ты смеёшься?
-Дура! Ты ведь петь не умеешь.
-Ну, это я так, нет, я буду умной и стану, например, юристом или ветеринаром. Ой! Мама.
-Девчонки! Вы что не спите?
-А вы чего так орёте?
-Так, подвиньтесь, я лягу.  Вы уже молились?
-Нет!
-Давайте тогда.
- "Отче наш… "

Давным-давно жил в одном из европейских городов мальчик по имени Йохан. Или Йосси, как звала его мама. И был он несчастнее всех детей на свете, по крайней мере, так ему казалось. Другие мальчики и девочки смеялись над ним: над его непослушными всклоченными волосами, над его худобой, но больше всего над тем, что он вдруг то и дело застывал на месте, уставляясь в пустоту и широко раскрыв рот.
"Опять стоишь, дурень? "- кричали мальчишки и с размаху шлёпали портфелем по его затылку, от чего Йосси нередко падал.
"Йохан, Йохан! Ты слышишь меня?"- сердито спрашивал учитель и бил указкой по парте мальчика, от чего тот страшно пугался.
"Сосредоточься! И что только творится в твоей голове?" - Постоянно причитала мама, но никогда не интересовалась ответом на свой вопрос. Ведь у нее было так много дел и голодных ртов, которые нужно было кормить.
Йосси же прекрасно знал, что творится у него в голове. Там жили. Жили простолюдины и короли, тролли и волшебники. Были там свирепые драконы и прекрасные герцогини, платья которых стоили дороже, чем дом, на чердаке которого ютилась его семья.
С раннего утра они не давали ему покоя. Дракон просовывал голову в окно и будил Йосси своим огненным дыханием.
"Помоги мне выбрать наряд!"- требовала баронесса. - "И почисти туфли к баллу, бездельник!"  Йохан мотал головой и убеждал себя, что никаких туфель у них нет, ведь все его братья и сёстры носят деревянные башмаки. Но только образ рассерженной дамы исчезал, как он слышал лесных  гномов, которые  шептались о чём-то под его кроватью. Ну как же тут сосредоточишься?
Впрочем, когда Йосси  немного подрос, он нашёл способ немного присмирить своих жителей. Он начал записывать то, что творилось у него в голове. Так как семья его была небогата, то труднее всего было достать бумагу. Потому писать ему приходилось на конвертах, обратных сторонах писем, и делать это очень мелко, иногда даже втискиваясь между строк.
 Нелегко было и с чернилами. Стоили они дорого, и потому  Йохан научился использовать вместо них любую другую краску или и вовсе писать без всего, просто выцарапывая буквы пером.
На эту экономию не жаловались даже богатейшие жители его головы. Казалось, им важнее всего было внимание их хозяина.
"-Напиши, что на востоке не было более великого и могущественного повелителя, чем  я, и  я обещаю тебе, мой мальчик, у тебя будет целая бочка золотых чернил",- говорил хвастливый султан. Но чернил, даже самых обыкновенных, так и не присылал.
Так, выполнив прихоти своих надоедливых друзей, Йосси  мог от них отдохнуть и заняться настоящими делами. Как это ни странно, ему  даже удалось неплохо окончить приходскую школу.
Когда Йохан вырос, он захотел стать священником, и, наверное, стал бы, если бы не провалил свою первую проповедь.
 К своему выступлению Йохан готовился очень тщательно, но стоило ему увлечься рассказом о Ноевом потопе, сказочные жители валом грянули в его историю. Ворон обрёл человеческий голос, дракон помогал Ною разводить костёр для приготовления пищи, а радугу в небе сотворил добрый волшебник, очень похожий на Бога, но всё же…
В общем, детям его проповедь очень понравилась, хоть взрослые и пытались затыкать им уши. А вот старый священник очень рассердился на Йохана и запретил ему когда- либо впредь становиться за кафедру.
Не успел Йохан прийти в себя после этого провала, как началась война, и все мужчины должны были идти защищать свою страну. Однако после первых же учений, где Йохан умудрился ранить сам себя, разгневанный генерал отправил его домой.
Тогда один из воображаемых простолюдинов посоветовал ему переписать одну из своих сказок на приличную бумагу и отнести в типографию. Йохану эта идея очень понравилась, тем более, что на самом деле, он и сам прежде  не раз думал об этом. И вправду, как знать, вдруг он сможет зарабатывать этим себе на хлеб, и его неугомонные сожители впервые принесут ему пользу. А главное окружающие перестанут смеяться над ним.
Однако начальник типографии лишь бегло взглянул на рукопись, а затем сказал:
"-И о чём вы только думаете, юноша, кругом война. Народу нужны сабли и штыки. Займитесь делом. Никому не нужны глупые сказки".
Что и говорить, что услышав эти слова, Йохан очень расстроился. Расстроился так, что не мог плакать, и вовсе не потому, что юношам это неприлично, слёзы застыли на его глазах, но выкатиться не могли.
"-Эти воображаемые бездельники только мешают мне жить, давно пора  от них избавиться "- решил Йохан, и, придя домой, стал сгребать в кучу все свои рукописи. Они были на столе и полу, под кроватью, на подоконнике и между страницами книг. Йохан растопил печь и стал одну за другой бросать их в огонь. Делая это, он не смотрел по сторонам, потому что чувствовал, что все: люди и животные, гномы и волшебники собрались в его комнате и молча смотрят, как сжигается их история.
"Он и нас сожжет?" - спросила маму девочка тролль. Йохан поднял на неё свой взгляд и безжалостно швырнул следующую рукопись в печь. В мгновение ока семья троллей исчезла. Как впрочем, и все остальные, когда последний исписанный с двух сторон конверт был сожжен.
"-И никогда, никогда больше не возвращайтесь, - " гневно закричал он им в след, очевидно понимая, что так легко их не уничтожить.
А затем, Йохан решил заняться делом. Пошел работать на оружейный завод, ведь большую мастерскую того времени можно назвать заводом. Работа была тяжелой, но жаловаться было глупо, ведь там работали и женщины, которые должны были заменять, ушедших на войну мужчин.
 Сожители, казалось, не возвращались, и потому работать он мог более или менее спокойно. Лишь иногда он замечал прогуливающуюся между станков девушку в потрёпанной одежде. Он знал, что она была одной из них, однако она ему не мешала.
Тем временем, положение в городе ухудшалось, начался голод, армия отступала,  и на улицах царило уныние. Хозяин мастерской прекратил платить рабочим деньги, но люди были рады и тому, что регулярно получали от него еду.
Однажды, возвращаясь с работы, Йохан заметил на улице ребёнка, слишком маленького, для того, чтобы гулять одному, тем более в такое время. С тех пор, как началась война, на улицах, их прежде благополучного, города появилось много беспризорников. Их матери  должны были много работать и голодные дети целыми днями оставались одни.
Мальчик не испугался Йохана и не спрятался, наоборот, он подбежал к  молодому человеку, ковыляя своими маленькими ножками, и уставился на него.
Самюэль, иди сюда сейчас же!- Позвала его девочка на пару лет постарше его.
Но мальчик никуда не двинулся, и только теперь Йохан понял, куда он смотрит. Он смотрел на бумажный сверток в его руках. Там был хлеб.
"Ты, наверное, голоден, малыш? - " спросил Йохан и протянул ему половину содержимого свёртка, тот взял, и ничего не ответив начал есть. Оставшуюся  часть он отдал его сестре, и только теперь сообразил, что ужина у него сегодня не будет.
Вечером следующего дня брат с сестрой, казалось, ждали его. Теперь они вдвоём выбежали к нему на встречу. Он разделил хлеб на три  части, ведь ему нельзя было повторить ошибки прошлого дня. Но тут, откуда ни возьмись, появился ещё один мальчик, с огромными голодными глазами и тщедушным тельцем, и Йохан подумал, что оставшийся кусок встанет у него в горле, если он не отдаст его ему.
Йохан решил  не ходить больше этой дорогой. Однако, уже дойдя до дома, он всё-таки повернул в сторону того двора, где его прежде ждали дети. И он подумал о том, что если не уничтожить совесть в зародыше, потом она может быть неумолимой и даже погубить человека.
Йохан заглянул во двор из-за угла. Теперь детей было шестеро, все они ждали его. С тех пор Йохан каждый вечер безрезультатно боролся с собой, всё чётче осознавая, что обречен на истощение.
Но вот, однажды хозяин мастерской сказал, что у него нет хлеба на сегодня. Как ни странно, Йохан почувствовал облегчение и со спокойной совестью  пошёл домой своим обычным путём.
Однако как всегда его встретили полдюжины ребят.
"-У меня больше нет хлеба"- сказал им Йохан, разведя руками, чтобы они убедились, что он их не обманывает.
Но дети не поверили ему, и один даже залез к нему в карман.  Хлеба и в самом деле не было. Йохан направился было дальше, однако один из мальчиков ухватился за его одежду и стал умоляюще смотреть на него. От  этого взгляда у Йохана сжалось сердце.
"-Где твоя мама?"- спросил он. Но мальчик не ответил.
"-Боже накорми этих детей "- прошептал Йохан и устало опустился на ящик, стоявший у стены. Дети обступили его, как будто ещё надеялись получить что-то.
"-Вы, слышали историю троллей, которые жили в лесу у Зеркального озера?"- наконец неуверенно спросил Йохан.
Дети замотали головами и подошли поближе, а одна из девочек даже уселась к нему на колени.
"-Я их давно не видел, мы с ними поссорились, но, наверное, они не будут против, если я расскажу вам о них -" так Йохан начал рассказывать детям сказку о добрых  троллях. Все так внимательно слушали его, что, казалось, совсем позабыли о голоде.
С тех пор он не боялся ходить той дорогой, было у него, чем поделиться или нет. Теперь он не пугался того, что с каждым разом детей приходило всё больше. Жители его головы  вернулись, навсегда позабыв прежние обиды, и их историям не было конца. А истории эти были не только волшебными, но и добрыми, гораздо добрее самого Йохана.
Почему-то после этих историй мальчишкам хотелось простить даже самых злейших врагов и стать настоящими рыцарями. А девочки переставали хныкать, и им верилось, что они настоящие принцессы, а беднота и голод посланы им лишь для того, чтоб их сердца стали добрей и сострадательней, а руки трудолюбивее.
Всякая беда проходит, прошла и война. К сожалению, мне не удалось достоверно узнать, как сложилась дальше судьба самого Йохана,  но говорят, что ветер разнёс  его истории по свету,  опока они не попали в уши других сказочников. Так что если кому-то из них удавалось поймать правильную струю воздуха, у них обязательно получалась добрая и хорошая сказка.

У неба есть много работников, больших и маленьких, великолепных и грозных, сильных и таких хрупких, что даже самое нежное прикосновение грозит им смертельной опасностью. И все они покорно совершают свой труд под присмотром высшего начальства, имени которого никто не знает.

Настала зима, пора снега, и миллиарды пушистых десантников высадились на землю. Все на небе знают, что снежинки не очень умны, впрочем, никто их за это не упрекает. Избыток знаний утяжелил бы их, и они не смогли бы так легко вальсировать на ветру. К тому же их красота и грация с лихвой компенсируют ум.

Маленькая курносая снежинка плавно спускалась с небес. Её ледяные глазки удивлённо рассматривали приближающуюся землю: лес вдалеке, покосившиеся избушки перед ним, и большой некрасивый дом с другой стороны. Ветер относил её вправо, прямо во двор серого страшилы. Снежинка уже совершала свои заключительные па, как вдруг перед ней возникло лицо женщины, на секунду остановившейся на тропинке. Курносик еле увернулась от горячей щеки и благополучно приземлилась у ног незнакомки. Голова женщины теперь была где-то под небесами, очень высоко. И малышка подумала о том, как же далеко теперь её дом.

Труд маленьких снежинок начинался незамедлительно, нужно было ловить и отражать свет, подставляя тусклому, декабрьскому солнцу свои кристальные ручонки. Работа была рутинной, но Курносик не жаловалась. Она, как и каждая из ледяных крошек знала, что здесь не случайно. Значит, её труд важен, ведь небесное начальство не стало бы посылать её напрасно.  Но она ещё и не догадывалась о том, насколько не напрасно.

К счастью, день был коротким, потому новоприбывшие работницы очень скоро могли отдохнуть и друг с другом познакомиться. Двор заполнился весёлым шепотом, неслышным человеческому уху, но от этого ничуть не менее интересным.

Тем временем в воздухе происходило совещание, небесное начальство давало указания ветру на эту ночь. Предстояло перенести массу снега, по-новому уложить и взрыхлить. Наверняка перед стариком ставились и другие задачи, но их мне расслышать не удалось.

Очень скоро ветер спустился к своим подчинённым и начал ласково тормошить засыпающих снежинок. Он давно работал с этими крошками и знал, как вдохновить их работать даже спросонья.

- Сегодня ночью будет бал, все приглашены, будем танцевать , кружиться и водить хороводы. Ну а с меня песни,- говорил он, зная, что ни одна снежинка не упустит такой возможности.

Уже через полчаса в воздух взметнулись первые пары. Они двигались быстро, но грациозно, вовлекая в свой танец всё новых участников. Дошла очередь и до Курносика, и она закружилась в весёлом хороводе у дома, который теперь, ночью, был очень красив, в его окнах горели огни. Ветер поднимал её выше и выше, пока карусель из снежинок не достигла второго этажа.

Там, на верху, проносясь мимо одного из окон, она заметила постороннего наблюдателя. Это был мальчик лет десяти. Он стоял на кухне в пижаме, сложив руки на подоконнике, и безучастно смотрел на происходящее. Курносик умела читать по глазам не больше нашего, поэтому она не знала, от чего он грустит, но решила, что во время такого веселья это недопустимо. Пролетая мимо в следующий раз, она блеснула, помахав ему ручкой. Но мальчик не заметил.

-Эй! Поприветствуем нашего грустного друга!- крикнула Курносик остальным. И простодушные снежинки замахали ему своими ледяными ручонками.

В этот момент мальчику показалось, что снежный вихрь за окном стал волшебным и заблистал.

А ещё, не знаю почему, ему подумалось, что Что- то или Кто-то очень важный передаёт ему через это привет, добрый привет. И от этого ему захотелось улыбаться. Даже несмотря на то, что ему опять целый день было плохо, тошнило, и болела голова. Надоело сидеть дома, и в школе он не был уже очень давно. Опротивела больница.

Возможно, Курносик и другие снежинки были волшебницами, потому, что глядя на их мерцанье мальчик прошептал сам себе: - Всё ещё будет хорошо, я выздоровею, я обязательно выздоровею.

И услышав это, Кто-то или Что-то улыбнулся и подумал, что самое важное задание этой ночи выполнено.

Срубленная ель
Когда я была ещё совсем крошкой, в саду нашей бабушки росла ель. И была она такой же крошечной как я сама. Мы с ней мерились, и я побеждала.
Затем мои родители получили жильё в другом городе, и мы уехали. Но жили там плохо. Так что возможность погостить у бабушки с дедом казалась нам праздником, их сад раем, и жареная картошка лучшей едой на свете. Вот только затею мериться с ёлочкой пришлось оставить, она начала стремительно расти.
Кода я стала почти взрослой, Бог смиловался над нами. Мы смогли вернуться, начать жизнь сначала, строить свой дом, ходить по своей земле мимо той ёлки, которая теперь была в несколько раз  выше меня. Казалось, сказке не будет конца.
 Но судьба уже готовила для нас крутой поворот. Оказывается, у нас не были в порядке документы, и мы должны были отдать часть земли новому соседу совладельцу, как раз ту, где росла моя ёлочка. Мы расстроились, но смирились, а дальше хуже. Сосед наш, высокий и деловой мужчина, оказался не из робкого десятка, кусок земли его не устроил, и он начал таскать нас по судам. Очень скоро мы поняли, что если не хотим погрязнуть в долгах, лучше уйти.  Вот только теперь навсегда.
До того дня мы не думали, что когда-то продадим наш сад и оставим то, к чему так крепко привязались: мамину клумбу, разбитую дорожку, крохотный бассейн, наполовину засыпанный землёй, чтобы туда не падали ёжики. Ведь родной дом деньгами не измеришь. Здесь наши корни, история нашей семьи, место, куда, мы знали, всегда можно вернуться.
Но вот всё упаковано, и собрано в тюки. Машина ждёт, чтоб увезти нас в новый, чужой дом.  Со двора доносится стук топора, это сосед предприниматель  торопится расчистить место для нового дома. Вот только строит он его не себе, он занимается продажей недвижимости.  Моя ёлочка рухнула быстро. Покорно расстелила  по  земле свои светло зелёные ветви, осталось только корни выкорчевать. Но нам пора уезжать. Теперь мы пришельцы и странники.
К счастью, со временем Бог дал нам лучшее место и лучший дом. Но больше мы не бросаем  якорь и не привязываемся к куску земли. Ведь ель можно срубить, а дом горит. И однажды болезненно вырвав корни, не захочешь когда-нибудь повторять это снова.
Впрочем, есть одно место, прекрасней всех мест на земле, которое не спалит огонь и не отберёт сосед. И я знаю, что попав туда однажды, мне больше никогда не придётся переезжать.